Владимир Алексеев - Океан. Выпуск второй
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Океан. Выпуск второй читать книгу онлайн
— Смотри, — вдруг сказал Пакидов, — какое-то судно. Пойдем посмотрим.
У Масляного Буяна стоял парусник. Он поднимал свои мачты к самому небу. Мы задрали голову, чтобы посмотреть на верхние реи. Черный корпус притягивали к берегу толстые швартовы. На нем крупными белыми буквами было написано: «Товарищ». По палубе сновали молодые люди в синих шерстяных свитерах, на которых было вышито красным: «У/с «Товарищ» НКПС». Раньше мы ничего подобного не видали.
— Вот это да! — выдохнул Пакидов. — Откуда такой взялся?
С трапа спустились два парня в свитерах и фуражках с блестящими черными козырьками.
— Откуда пришли? — спросил Пакидов.
Моряки с удивлением посмотрели на нас.
— Газеты надо читать, — сказал один из них. — Весь Ленинград знает, а он не знает. Из Аргентины.
— А что за судно?
— Эх вы, ленинградцы! Стыдно за вас!
— Учебное судно «Товарищ», — сказал второй, и они ушли.
Мы купили «Красную газету». Там было напечатано, что учебный парусник «Товарищ» возвратился из дальнего плавания, прошел 20 000 миль, побывал в Буэнос-Айресе и Розарио, что судном командовал известный капитан Лухманов, на паруснике прошли практику 150 учеников из всех морских техникумов Советского Союза. Была помещена и фотография «Товарища» под полными парусами. Но самыми главными являлись последние строчки заметки:
«После небольшой стоянки, приемки снабжения и новой группы учеников барк снова покинет Ленинград и уйдет в учебное плавание с заходом в германский порт Киль, где судну запланирован ремонт».
— Пойти бы в такой рейс, и больше ничего в жизни не надо! — сказал я, когда мы почти выучили заметку наизусть. — Да разве попадешь?
— Не попадешь, — согласился со мною Пакидов, и мы грустные побрели к дому.
С этого дня мы потеряли покой. Каждый свободный вечер ходили на Масляный Буян смотреть «Товарищ». Видели, как команда разбегается по реям, распускает паруса для просушки, как собирает их в тугие валики и быстро спускается по вантам. Дух захватывало, когда мы наблюдали за маленькими черными фигурками, смело передвигающимися по самому верхнему рею. Бом-брам-рею! Какой музыкой звучало для нас это название: бом-брам-рей! В нем слышался и рев бушующего океана, и треск лопающихся парусов, и резкие команды капитана, и щелканье кастаньет в далеком Буэнос-Айресе.
На судно мы не поднимались — у трапа всегда дежурил вахтенный. Мы с берега следили за жизнью на паруснике. Он завладел нашими сердцами. И хотя мы прекрасно понимали, что ни о каком плавании на «Товарище» мечтать не смеем, все же расстаться с ним так просто не могли. Проводим в рейс, уйдет в море, вот тогда уж…
И вдруг… О случай, о котором так много написано! Как-то поздно вечером раздался стук в окно. Я жил в первом этаже, и мы пользовались окном как дверью, считая, что в комнату входить так ближе и удобнее. На улице стоял Пакидов. Он был без кепки, какой-то взъерошенный, возбужденный. Я открыл окно, и он, как барс, впрыгнул в комнату.
— Ухожу в плавание на «Товарище»! Буфетчиком! Понимаешь? Ура! — заорал он, бросаясь на меня.
Юрка повалил меня на матрац, служивший тахтой, катал, давил, зажимал голову. В общем, проявлял восторг дикаря. Наконец, когда мне удалось освободиться, я спросил:
— Как тебе удалось? Врешь ты все! Не может быть! Давай рассказывай.
— Истинная правда! А как получилось? Невероятно. Понимаешь, я рассказал матери о «Товарище», ну, и упомянул фамилию капитана. Она и говорит: «Дмитрий Афанасьевич Лухманов мой хороший знакомый». Ну, тут уж я к ней прилип: попроси, чтобы взял меня на «Товарищ». Она туда, сюда, вуз, учение, но я ее довел до того, что мы оделись и пошли к Лухманову. У-у, какой это человек, ты бы знал! Он выслушал маму, засмеялся и сказал мне: «Что ж с тобой делать? Матросом ты не годишься, да и мест нет. Но я всегда старался помочь молодежи, тем, кто хотел плавать. Пойдешь буфетчиком. Сейчас напишу записку Эрнесту Ивановичу Фреймаку». Оказывается, Лухманов уже не капитан «Товарища». Он начальник техникума. Завтра иду на судно. Вот такие дела.
Я сидел подавленный грандиозностью новости. Пакидов уходит в плавание на «Товарище», а я остаюсь в Ленинграде. Я так ему завидовал, что потерял дар речи.
— Что ты молчишь? — опять заорал Пакидов. — Ухожу в плавание, в Южную Америку! Понимаешь ты это? Тра-ля-ля!
Он не мог сдержать свой восторг.
— Буфетчиком не то, — протянул я, желая хоть чем-нибудь омрачить его радость. — Не морская специальность. Подай, принеси, помой…
Но мои слова на него никак не подействовали.
— Черт с ним! Хоть кем угодно. Но ведь на «Товарище» пойду в плавание!
Пакидов начал работать на «Товарище». Дня через три я пришел к нему в гости. Он с гордостью показывал мне судно, свою маленькую каюту, буфет, кают-компанию, познакомил с несколькими кадровыми матросами, со старпомом Константином Федоровичем Саенко.
Теперь я часто приходил к Пакидову после работы. Я завидовал. Сидел, смотрел, как он моет стаканы и тарелки, на его белую курточку буфетчика и думал, что я тоже мог бы это делать, если бы знал Лухманова и на «Товарище» было бы место… Нет, так дальше продолжаться не может. Надо что-то предпринять.
В один из моих приходов на «Товарищ» взволнованный Пакидов завел меня к себе в каюту:
— Освобождается место хлебопека. Федька Баранов уходит. Ты как?
— Хлебопеком? Конечно, давай! — обрадовался я.
В своей жизни я не выпек ни единого хлеба, но желание попасть на «Товарищ» помутило мой разум. Наверное, в тот момент я согласился бы принять любую должность.
— Давай, — без всякого энтузиазма промямлил Пакидов. Он был уверен, что я откажусь. — Справишься? Хлеб ведь надо печь на сто семьдесят человек.
Эта цифра меня отрезвила. Сто семьдесят человек! Я подумал и отказался:
— Нет, не справлюсь. Отпадает. И тебя подведу и старпома. Выгонят с треском.
Пакидов облегченно вздохнул:
— Не говори! Хлеб-то надо уметь печь.
«Товарищ» все еще стоял в Ленинграде. Наступила зима. Меня уволили со стройки по сокращению. Я безуспешно искал работу. Ее не было. На биржу труда меня не принимали как не члена профсоюза.
А мне так хотелось в море!
Я решил пойти к Лухманову. Я считал, что он единственный человек, кто сможет мне помочь.
Лухманов жил в здании техникума. Робко позвонив, я с замиранием сердца ждал, когда отворится дверь. Открыла пожилая женщина.
— Вы к Дмитрию Афанасьевичу? Раздевайтесь и проходите вон туда.
Я вошел в кабинет. Он напоминал каюту. Полочки с книгами, модели судов, стол красного дерева, заваленный чертежами… Лухманов сидел в кресле лицом к двери и прямо смотрел на меня. Большеголовый, грузный, с рыжеватыми волосами, широким носом и светлыми проницательными глазами.
— Чем могу служить, молодой человек? — приветливо спросил капитан.
Я растерялся и стоял как столб.
— Ну, так в чем дело? Я вас слушаю, — уже нетерпеливо повторил Лухманов. — Садитесь вон на тот стул.
Я не сел. Страшно покраснев, прерывающимся от смущения голосом я начал свою речь:
— Дмитрий Афанасьевич, я знаю, вы всегда помогали молодежи. Перед вами человек, который не может жить без моря. Я вас очень прошу, пошлите меня на «Товарищ». Кем угодно. Я вас очень прошу. Я согласен на любое место.
— К сожалению, не могу вам помочь. «Товарищ» полностью укомплектован. Вакантных должностей нет.
— Ведь Пакидову помогли, Дмитрий Афанасьевич.
— Ах, вот что. Знаете Пакидова?
— Мой друг.
— Понимаю, понимаю. Вместе на судно ходили? К сожалению, ничего нет. Впрочем, — и лукаво взглянул на меня, — кажется, собирается уходить старший помощник капитана. Но на эту должность, вы, наверное, не согласитесь?
— Нет, — серьезно ответил я. Мне было не до шуток.
— Так вот, молодой человек, — Лухманов стал серьезным, — ничем не могу помочь. Хотите в море — поступайте в техникум. Сделайтесь штурманом, механиком или радистом. Будете плавать.
— Дмитрий Афанасьевич, возьмите меня на «Товарищ» без жалованья. Я бесплатно буду работать, — чуть не со слезами попросил я.
— Так нельзя. Бесплатно у нас никто не работает. Да вы не отчаивайтесь. Попадете в техникум, и все будет в порядке, — видя мое огорчение, утешил Лухманов и улыбнулся широко и добродушно.
От этой улыбки у меня полегчало на душе. Я двинулся к двери, но капитан остановил меня:
— Все-таки подумайте о техникуме, раз так любите море.
Через три недели зимним туманным утром «Товарищ» покидал Ленинград. Шел крупный, редкий снег. Он медленно опускался на реи и ванты. «Товарищ» казался пушистым, потерявшим очертания, таинственным «Летучим Голландцем». На палубе толпились родственники и знакомые практикантов. Слышался смех, веселые напутствия, всхлипывания. У борта пыхтели два буксира. Они должны были вывести барк в Финский залив. Я чувствовал себя так, как будто терял что-то очень дорогое.