Эрнест Хемингуэй - Che Ti Dice La Patria (О чем говорит тебе родина)?
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Che Ti Dice La Patria (О чем говорит тебе родина)? читать книгу онлайн
Эрнест Хемингуэй
Che Ti Dice La Patria (О чем говорит тебе родина)?
Рано утром дорога через перевал была твердая, гладкая и еще не пыльная. Внизу были холмы, поросшие дубом и каштановыми деревьями, а еще ниже вдали — море. По другую сторону — снеговые горы. Мы спускались с перевала по лесистой местности. Вдоль дороги лежали груды угля, а между деревьями виднелись шалаши угольщиков. Был воскресный день. Дорога то поднималась, то опускалась, но все время удалялась от перевала, шла через деревни и мелкие кустарники. За деревнями раскинулись виноградники. Они уже потемнели, и лоза стала жесткой и грубой. Домики были белые, а на улицах люди, одетые по-праздничному, гоняли мяч. Вдоль домиков росли грушевые деревья, и их ветки на фоне белых стен были похожи на канделябры. На листьях были заметны следы опрыскивания, и на стенах еще виднелись пятна, отливавшие сине-зеленым металлическим блеском. Вокруг деревень были небольшие расчищенные участки, где рос виноград, а за ними — леса. В деревне, в двадцати километрах от Специи, на площади собралась толпа. Какой-то молодой человек с чемоданом в руке подошел к нашему автомобилю и попросил довезти его до Специи. — Только два места, и оба заняты, — сказал я. У нас был старый двухместный форд. — Я поеду на подножке. — Вряд ли вам будет удобно. — Ничего. Мне нужно в Специю. — Возьмем его? — спросил я Гая. — Он все равно увяжется, — ответил Гай. Молодой человек протянул нам в окно сверток. — Возьмите это к себе, — сказал он. Двое мужчин привязали его чемодан поверх нашего сзади машины. Он попрощался с ними за руку, сказав, что для фашиста и человека, привыкшего к путешествиям, не существует неудобств, вскочил на левую подножку автомобиля, просунув правую руку в окно. — Можно ехать, — сказал он. Из толпы ему замахали. Он махнул в ответ свободной рукой. — Что он сказал? — спросил меня Гай. — Что мы можем ехать. — Хорош, а? — заметил Гай. Дорога шла вдоль реки. За рекой тянулись горы. Иней на траве таял на солнце. Холодный прозрачный воздух врывался через поднятый щит машины. — Интересно, как он там себя чувствует? Гай смотрел вперед. С левой стороны наш спутник закрывал от него дорогу. Молодой человек торчал на подножке машины, как фигура на носу корабля. Он поднял воротник пальто и нахлобучил шляпу. Нос его посинел от холода. — Может быть, это ему скоро надоест. С той стороны у нас садится шина, — сказал Гай. — Да он живо соскочит, если шина лопнет, — ответил я. — Он не захочет испачкать в пыли свой дорожный костюм. — Ладно. Он мне не мешает, — сказал Гай. — Только здорово кренит машину на поворотах. Леса кончились; река осталась позади; дорога пошла в гору; вода в радиаторе кипела; молодой человек со скучающим и недоверчивым видом смотрел на пар и ржавую воду; машина кряхтела. Гай нажал педаль первой скорости, толчок вперед, еще вперед, потом назад, опять вперед, и машина взяла подъем. Кряхтенье прекратилось, и в наступившей тишине слышно было только бульканье воды в радиаторе. Мы были на самой высокой точке над Специей и морем. Дорога стала спускаться короткими крутыми петлями. Наш попутчик свешивался на виражах, почти опрокидывая на себя перегруженную машину. — Нельзя же запретить ему, — сказал я Гаю. — Ведь это инстинкт самосохранения. — Великий итальянский инстинкт. — Величайший итальянский инстинкт. Крутыми поворотами, сквозь густую пыль, мы спускались к морю. Оливы посерели от пыли. Внизу раскинулась Специя. Перед городом дорога выровнялась, Наш попутчик просунул голову в окно. — Мне здесь надо сойти. — Стой, — сказал я Гаю. Мы замедлили ход и остановились у края дороги. Молодой человек соскочил, подошел сзади к машине и отвязал чемодан. — Ну, я останусь здесь. Теперь у вас не будет неприятностей из-за пассажира. Мой сверток. Я протянул ему сверток. Он порылся в кармане. — Сколько с меня? — Ничего. — Почему? — Да так, — ответил я. — Ну что же, благодарю. Молодой человек не сказал: "благодарю вас", или "очень вам благодарен", или "тысяча благодарностей", — словом, все то, что полагалось раньше говорить в Италии человеку, который протягивал вам расписание поездов или объяснял, как пройти куда-нибудь. Он выбрал самое сухое «благодарю» и очень подозрительно посмотрел на нас, когда Гай тронул машину. Я помахал ему рукой. Он был слишком преисполнен собственного достоинства, чтобы ответить. Мы въехали в город. — Этот молодой человек в Италии далеко пойдет, — сказал я Гаю. — Конечно, — ответил Гай. — На двадцать километров он уже продвинулся.
ЗАВТРАК В СПЕЦИИМы заехали в Специю, чтобы закусить. Улица была широкая, дома высокие и желтые. По трамвайным путям мы добрались до центра города. На стенах домов виднелись сделанные при помощи трафарета портреты Муссолини с вытаращенными глазами, а под ними от руки «Vivas»; от двух V по стене шли брызги черной краски. Боковые улочки спускались к гавани. День был яркий, и все высыпали на улицу по случаю воскресенья. Мостовая была только что спрыснута, и струйки воды сбегали в пыли. Мы ехали вдоль тротуара, чтобы не столкнуться с трамваем. — Выберем ресторанчик попроще, — сказал Гай. Мы затормозили около двух ресторанных вывесок. Наша машина остановилась на противоположной стороне улицы. Я купил газеты. Оба ресторана были рядом. Женщина, стоявшая у входа одного из них, улыбнулась нам. Мы пересекли улицу и вошли. Внутри было темно. В глубине комнаты за столом сидели три девушки и старуха. Прямо против нас за другим столиком сидел матрос. Он ничего не ел и не пил. Еще дальше — молодой человек в синем костюме писал за столом. Волосы его были напомажены и блестели; он был хорошо одет и имел франтоватый вид. Свет проникал через входную дверь и окно, где на витрине были выставлены фрукты, овощи, ветчина. Одна из девушек подошла к нам принять заказ, другая стояла в дверях. Мы заметили, что платье ее было надето на голое тело. Девушка, принимавшая заказ, обняла Гая за шею, пока мы рассматривали меню. Девушек было три, и они по очереди выходили и стояли в дверях. Старуха, сидевшая в глубине комнаты за столом, пошепталась с ними, и они снова уселись вместе с ней. В комнате была только одна дверь, которая вела в кухню. На ней висела занавеска. Девушка, принявшая заказ, принесла из кухни спагетти. Она поставила перед нами блюдо, подала бутылку красного вина и подсела к столику. — Ну вот, — сказал Гай, — ты искал местечка попроще. — Да, здесь как будто совсем не просто. Скорее — наоборот. — Что вы говорите? — спросила девушка. — Вы немцы? — Южные немцы, — ответил я. — Южные немцы, приветливый, хороший народ. — Не понимаю, — сказала девушка. — Как здесь принято? — спросил Гай. — Обязательно, чтобы она меня обнимала за шею? — Конечно, — ответил я. — Муссолини уничтожил публичные дома. Это ресторан. На девушке было надето гладкое платье. Она облокотилась на стол, скрестила руки на груди и улыбнулась. С одной стороны лица улыбка у нее была привлекательнее, чем с другой, и она все время поворачивала эту сторону к нам. Очарование этой стороны подчеркивалось еще тем, что с другой нос ее был вдавлен, точно он был из теплого воска. Но, в сущности, ее нос не был похож на теплый воск. Он был очень холодный и твердый, только сбоку немного вдавлен. — Я вам нравлюсь? — спросила она Гая. — Он обожает вас, — сказал я. — Только он не говорит по-итальянски.- Ich spreche deutsch,[1] - сказала она и погладила Гая по волосам. — Гай, поговори с леди на твоем родном языке. — Откуда вы приехали? — спросила девушка. — Из Потсдама. — И побудете здесь? — В этой чудесной Специи? — спросил я. — Скажи ей, что мы собираемся уезжать. Скажи, что мы очень больны и у нас нет денег, — сказал Гай. — Мой друг — закоренелый женоненавистник. Он настоящий немец и ненавидит женщин. — Скажите, что я люблю его. Я сказал. — Перестань болтать вздор, и давай лучше удерем, — продолжал Гай. Девушка обняла его другой рукой. — Скажите ему, что он мой. Я сказал. — Уйдем мы отсюда когда-нибудь или нет? — Отчего вы ссоритесь? — сказала девушка. — Вы не любите друг друга? — Мы немцы, — ответил я с гордостью. — Настоящие немцы с юга. — Скажите ему, что он красивый малый, — сказала девушка. Гаю тридцать восемь лет, и он слегка гордится тем, что во Франции его принимают за путешествующего коммивояжера. — Ты красивый малый, — сказал я. — Кто это говорит? — спросил Гай. — Ты или она? — Конечно, она. Я всего-навсего переводчик. Ведь только потому ты и взял меня с собой. — Хорошо, что это она, — сказал Гай. — А не то пришлось бы нам тут расстаться. — Ну что же. Специя — приятное местечко. — Специя? — спросила девушка. — Вы говорите о Специи? — Приятное местечко, — сказал я. — Это моя родина. Специя — мой родной город, а Италия — моя родина. — Она говорит, что Италия — ее родина. — Оно и видно, что это ее родина. — Что у вас на десерт? — спросил я. — Фрукты, — сказала она. — Есть бананы. — Бананы, пожалуй, можно, — заметил Гай. — Они хоть с кожурой. — Ах, он любит бананы, — сказала девушка. Она обняла Гая. — Что она говорит? — спросил Гай, отворачивая лицо. — Она радуется, что ты любишь бананы. — Скажи ей, что я не люблю бананов. — Синьор не любит бананов. — Ах, — сказала девушка упавшим голосом, — он не любит бананов. — Скажи ей, что я люблю утром холодную ванну. — Синьор любит холодную ванну по утрам. — Не понимаю, — сказала девушка. Сидевший против нас бутафорский моряк не двигался с места. Никто в комнате не обращал на него никакого внимания. — Дайте нам счет, — сказал я. — Нет, нет, останьтесь! — Послушай! — сказал франтоватый молодой человек из-за стола, за которым он писал. — Пускай они уходят, они ничего не стоят. Девушка взяла меня за руку. — Ну останьтесь! Попросите его остаться. — Нам нужно ехать, — сказал я. — Сегодня к вечеру мы должны попасть в Пизу, а если удастся, то и во Флоренцию. Мы можем вечером там поразвлечься. Сейчас еще рано. Мы должны доехать засветло. — Отдохнуть немного — тоже хорошо. — Путешествовать необходимо при дневном свете. — Послушай, — сказал франтоватый молодой человек. — Не трать с ними времени понапрасну. Говорю тебе, они ничего не стоят. Уж я-то знаю. — Подайте нам счет, — сказал я. Девушка взяла счет у старухи, вернулась обратно и села опять за стол. Другая девушка вошла из кухни. Она прошла через всю комнату и стала в дверях. — Не трать с ними времени понапрасну, — сказал опять франтоватый молодой человек недовольным голосом. — Садись и ешь. Они ничего не стоят. Мы заплатили по счету и встали. Все девушки, старуха и франтоватый молодой человек сели вместе за стол. Бутафорский моряк сидел, опустив голову на руки. Пока мы завтракали, никто с ним не заговаривал. Девушка принесла нам сдачу, которую отсчитала старуха, и вернулась к своему месту за столиком. Мы оставили ей на чай и вышли. Когда мы сели в машину, чтобы двинуться в путь, девушка вышла и стала в дверях. Машина тронулась, и я махнул рукой девушке. Она не ответила, только посмотрела нам вслед.