Владимир Радимиров
Посланец Солнца, или Молодец из колодца
Как однажды мать Расею
Олигархи всю обсели.
Они знали — на Руси
В злате даже караси.
А в Америке, судачат,
Скоро мэров раскулачат.
Ну а немцы вслух бурчат
И в пивных вовсю торчат.
Мы же с вами не в печали,
И в балде мы не торчали.
Гадом, паря, быть не чай
И не брагу пей, а чай.
Язычок, ведь он лопочет,
А душонка ведать хочет.
Сказкой, милый, эту ночь
Ты умы нам оморочь.
Лабуду неси, короче,
Ври нам всяко что есть мочи,
Только правду не порочь
И… пора, брат, чушь толочь.
Ну, чушь, так чушь… Отчего бы её не отчебучить? Навострите получше уши насчёт мово чушного отчебучивания, а то в тупые уши даже чепуха не полезет, не то что всякая чушь… Вот кстати давеча я кваску малость тяпнул и полез себе спать на полати, чтобы домашние на меня зря не лаяли. И приснилась мне такая катавасия, что я, мол, не я, и хата де не моя, а что, дескать, я миллионщик пузатый и живу я в богатых палатах. А тут заявляется ко мне мужичонка некий сирый, чтобы деньжат малёхи у меня попросить. Я на него глядь — ёж его в раскаряку! — а то ж я сам у себя пришёл денег клянчить. Дать, думаю, или не дать? Хотел было сдуру дать рубликов этак с пять, а потом вдруг смекаю: да ведь пропьёт же всё пьяная энта харя, и не видать мне долгового возврата никогда, поскольку самому себе деньги ведь не возвращают. «Накося, — говорю, — выкуси!» И дулю под нос ему сую. А он, тать, зубами за дулю хвать, да и впрямь-то начал её кусать. Ну, тогда я ему кулачиной по мордасам живо огрел, а он, стервец, с ноги в пах мне неслабо заехал. И пошла у меня с самим собою такая жаркая драка, что прямо ах! Знатно я этого негодяя поколошматил, но и он, тварь, в долгу не остался и таких звездюлей мне надавал, что я заорал там благим матом… А затем просыпаюсь я ото сна и враз врубаюсь, что это я пьяный с полатей-то упал и все бока себе об лаву помял. Экий, думаю, я и дурак — ни в жисть более в миллионщики не буду подаваться, раз там так тебя всякие гады колошматят…
Тут, тоже кстати, сказочку я одну вспомнил про миллионщика одного и сынка его неудатого. Вы по новой-то в ушах у себя поковыряйтесь, чтобы в них звук проходил получше — я её и начну. Угу!
А дело это, дай бог памяти, начиналося так:
Раз когда-то однажды, не в давние времена, а в настоящем жил да был бизнесмен один богатый по имени Сан Саныч. И был у него сын единственный, пятнадцатилетний Иван.
Во всём-то бедный Иванушка терпел неудачу. Ну не везло ему в жизни — хоть плачь! Мамочка его умерла, когда герой наш под стол ещё пешком хаживал, а папа всегда был занят и внимания на сына не обращал. Ростом и статью Ваня вовсе не выделялся, да и силой и умом тоже не на первых равнялся. А как-то раз попал он в автомобильную аварию и стал после этого мучительно заикаться. И друзья верные не заводились у него никак, и даже школьные товарищи не желали принимать его к себе в компанию. А что касаемо учителей, то тут уж просто была беда, потому что с математикой и с письмом Иван совсем не ладил, а физкультуру по состоянию нездоровья частенько он пропускал. И хотя фамилия у Вани была Лужин, но школьные остряки переделали её на Лузер. По этой вот кликухе все Ванюху и звали. Так бывало и говорили: эй, Лузер, иди, мол, сюда, или: иди-ка ты, Лузер, куда-нибудь отсюда подальше…
И вот как-то раз, в полнолуние видать или в ненастье, надумал папа его Сан Саныч жениться во второй раз. А что? Сказано — сделано. Взял, да и женился. Приводит папаня в дом молодую свою жену и сынишке её представляет. Так, мол, и так, заявляет он, отрок, прошу-де любить и жаловать супругу мою Веронику Арнольдовну. Это, добавляет, твоя теперь мама, так что слушайся её во всём и уважай.
Глянул свет Иванушка на свою, стал быть, мачеху, и как-то сразу она ему не понравилась. Вот не пришлася по душе и всё тут! Не особенно была она вообще-то и молодая, хотя красивою казалася и взаправду. Это уж что да, то да! Только не добрая у неё была красота, а вроде как злая. От первого брака у неё тоже сын оказался, на год Ивана постарше, по имени Эдга́р. Парниша он был толстый, нахальный и в манерах своих развязный.
Что поделаешь, вздохнул с тоскою Ваня — брат он ведь и есть брат, нечего тут впустую плакать да стонать…
И стали они вчетвером жить там, поживать да добра ещё наживать. Ваня про себя удивляется немало: вроде, думает, и добра-то у нас вполне достаточно, а оно всё не наживается никак да не наживается. Папаня день-деньской на службе пропадает, денежек побольше зарабатывает, и оттого барахла у них всякого прямо навалом, а добра-то, гляди, как бы и не добавляется. Домина их полная чисто чаша, а папику всё, понимаешь, маловато…
Откуда ж Ванюше было знать, что зев алчности имуществом приобретённым не забивается. Алчность ведь от его количества лишь сильнее и сильнее разгорается.
А эта мадам Вера́на (так стал Ваня мачеху за глаза называть) тоже вечно была занята. Только не на службе и не на работе, а собою. То у неё, глядишь, маникюр какой-нибудь с педикюром, то сауна с солярием, а то фитнес-клуб, или презентации с раутами… Приёмного своего сына из-за его отсталости, забитости и, как она говорила, дебильности энергичная мачеха терпеть просто не могла. Да и сыночек её, Эдгашка этот гадкий, тоже маманьке брата сводного изводить помогал. Чуть что Ванята сделает не так, как Эдгашка уже тут как тут заявляется. А ну, кричит, безмозглый ты
