Алла Авилова
Исчезнувшая сестра
Все персонажи и события в книге являются вымышленными. Любые совпадения с реальными людьми и событиями могут быть только случайными, а оценочные суждения персонажей необязательно выражают взгляды автора.
Пусть тот, кто ищет, не перестает искать до тех пор, пока не найдет, и, когда он найдет, он будет потрясен, и, если он потрясен, он будет удивлен, и он будет царствовать над всем.
Евангелие от Фомы © Авилова А., текст, 2021
© ООО «Феникс», 2022
Часть 1
Потрясения
1
В тот обычный июньский день, перед обедом, я ждала звонка Кира, а позвонила Ольга Марковна, моя мать:
– Я должна тебе кое-что сообщить.
Здесь она сделала паузу, а я подумала: «Значит, все-таки не выдержала».
У нас с матерью не было отношений уже шестнадцать лет. Она сама их разорвала. Разорвала после того, как я нашла своего отца, которого она ненавидела. Узнав об этом, она сказала мне, что я ей больше не дочь, и потребовала, чтобы я называла ее по имени-отчеству: Ольга Марковна. Да и вообще, начала жить отдельно, раз я хочу все делать по-своему. После того, что она мне тогда наговорила, я и сама не хотела называть ее мамой. И не хотела оставаться с ней жить.
В раннем детстве я любила свою мать. Еще больше – своего отца. Но когда Ольга Марковна выгнала папу из дома, я любить ее больше не могла. А она меня, как я подозревала, вообще никогда не любила. После нашей ссоры из-за отца я в это окончательно поверила. Когда я ей в тот вечер заявила, что она меня больше не увидит, Ольга Марковна только рассмеялась. Я собрала свои вещи и ушла от нее навсегда. С тех пор я жила с убеждением, что моя мать, кроме себя, всегда любила только одного человека – свою дочь Элеонору, мою младшую сестру. Они до сих пор жили вместе.
То, что Ольге Марковне вдруг потребовалось мне «кое-что сообщить», я сочла хитростью. Если бы действительно была какая-то семейная новость, которую мне надо было знать, мне позвонила бы Эля.
Элеонору я после разрыва с матерью тоже больше не видела. Встречаться со мной Ольга Марковна ей тогда запретила, но мы переговаривались за ее спиной все эти годы по телефону. Так что я почуяла в «кое-что» Ольги Марковны сладковатый дымок трубки мира и сжалась от мысли, что мать намеревается мне ее протянуть. Так просто взять от нее трубку мира я была не готова.
– Кое-что? – переспросила я холодно, защищаясь от манипуляций, к которым Ольга Марковна всегда была склонна в отношениях со мной. Конечно же, будь это кто-то другой, я сочла бы такое начало разговора нормальным, но это была Ольга Марковна.
– Эля пропала, – сказала она.
Поскольку это прозвучало бесстрастно, смысл услышанного не сразу дошел до меня. Такой бесстрастной, да еще в подобных обстоятельствах, я свою мать не помнила. Откуда мне было знать, что это результат транквилизаторов, на которых она жила последнее время.
А между тем Ольга Марковна продолжала тем же тоном:
– Эля уехала отдыхать в Сочи и не вернулась. От нее нет никаких известий… Уж полтора месяца прошло… С ней что-то случилось… Сочи – криминальный город. Я уже ходила в полицию…
– Зачем сразу думать о криминале?! – вылетело из меня.
Откуда именно вылетают слова, если их еще не было в голове?
В следующий момент я услышала в трубке короткие гудки.
* * *
Итак, я сначала разозлилась. Конечно, это было грубо, недостойно, бесчеловечно, и, надо сказать, я сразу же раскаялась. Но что было делать? Набрать телефон матери, извиниться, расспросить о подробностях? Так я не могла. Я не чудовище, но я и правда не могла позвонить Ольге Марковне и поговорить с ней по-человечески. Наш разговор продлился пару минут, и за это время я должна была осмыслить два неожиданных события: звонок не желавшей меня знать матери и невозвращение из отпуска моей недотепы-сестры. У меня это не получалось. У меня вообще не было никаких мыслей в ту минуту, когда моя мать еще была на проводе. Были только чувства, и такая однополярность усугубилась, когда она повесила трубку.
Новость, которую я услышала от Ольги Марковны, дошла до меня полностью лишь спустя несколько минут, когда Валя, с которой я работала в одной комнате, спросила:
– Маша, что случилось? Или ты меня не слышишь?
Я и в самом деле только тут заметила, что Валя со мной говорила.
– Мать позвонила, – сказала я ей.
– Что она сказала?
Валя теряла терпение. Она знала, что я не общаюсь с матерью, но вряд ли догадывалась, как все серьезно. Одно дело – какое-то время не разговаривать друг с другом из-за очередной ссоры, другое – разрыв отношений из-за серьезного конфликта, как это было у нас с Ольгой Марковной. И тут вдруг – ее звонок спустя шестнадцать лет.
– Сказала, что Эля пропала.
О том, что у меня есть сестра Эля, Валя тоже знала. Элеонора чаще всего звонила мне на работу, и иногда в мое отсутствие что-то передавала мне через Валю.
– В каком смысле – пропала? – Валя была вся внимание.
– Вроде бы в прямом. Мать уже обращалась в полицию.
– И давно она пропала?
– Месяца полтора назад.
– Долго-то как, – тихо, почти шепотом, по-бабьи произнесла Валя и сморщилась.
Вот в этот момент у меня снова заработала голова. Сморщенное, подурневшее Валино лицо остановило поднявшийся во мне эмоциональный вихрь и запустило в ход мой рассудок. И он, мой рассудок, уловил главное: с Элей могла случиться беда. О ней, а не о матери следовало сейчас думать.
Я взяла свой мобильник, нашла номер Элеоноры и позвонила ей. Прозвучало: «Этот номер не существует».
– Как это произошло? При каких обстоятельствах? – допытывалась Валя.
Это я и сама хотела бы знать. Я вскочила со стула, взяла свою сумку и пошла к выходу.
– Ты куда? – спросила Валя.
– Обедать.
2
Я бы хотела, чтобы наша семья была дружной. Но такой она никогда не была. Наверное, это одна из причин, по которой я с детства была нелюдимой. Не главная причина, ведь Элеонора как раз всегда была общительной. Но в том, что раздоры в нашей семье повлияли на мой характер, я не сомневалась. Как и в том, что мать любила только свою дочурку Эльку. В детстве я видела прямое доказательство этого в выборе наших имен: мне она дала простое имя, а моей младшей сестре – «красивое». Позже я нашла объяснение нелюбви матери ко мне: я похожа на папу. Эля же похожа на нее. К счастью, только внешне.
Моя мать была убеждена, что ее жизнь не