Жан-Филипп Сего
Таким был Саша Гитри
Филиппу Бувару,
которому я обязан тем, что ещё ребёнком
окунулся в искрящийся мир Саша Гитри.
Вечная благодарность...
1
Кочевое детство
Каждый момент жизни подобен маленькой драме.
А вся она, в конечном счёте, ничто иное как комедия.
Саша Гитри, «Дебюро»
«Он чудовище, но это совершенно ничего не значит, мы любим его и таким!»
Склонившись над колыбелью новорождённого, Люсьен Гитри, с глазами, полными печали, убеждён, что этот ребёнок, такой красный, что походит на ободранного, определённо будет своего рода находкой для ярмарки!
Однако беспокойство быстро рассеивается — в холоде русской зимы наш юный герой вскоре обретает обнадёживающие краски.
21 февраля 1885 года, Санкт-Петербург.
Актёр Люсьен Гитри (Lucien Guitry), известность которого продолжает расти, и его молодая и восхитительная жена, Рене Дельмас (Renée Delmas), состоят в браке менее трёх лет. 5 марта 1884 года Рене родила замечательного ребёнка, которого окрестили Жаном (у пары был уже первенец Юбер, но он, увы, не выжил). Через несколько недель Рене снова забеременела. Это был третий мальчик, который появится на свет менее чем через год в доме номер 12 по Невскому проспекту.
Его родители думали над тем, какое имя ему дать. Так как Люсьен подписал контракт на следующие девять сезонов в Михайловском театре Санкт-Петербурга[1], а его императорское величество, царь Александр III[2], был одним из постоянных зрителей, то вполне естественно, что это натолкнуло их на мысль: «Назовём его Александром!»
Это оказалось удачной находкой, так как император согласился стать крёстным отцом новорождённого, который при крещении получил имя Александр-Жорж-Пьер (Alexandre-Georges-Pierre).
Однако родители находят имя Александр слишком официальным. На одном из обедов, где присутствовала вся петербургская аристократия, Люсьен доверяется баронессе Бредовой:
— Это имя Александр, как это сказать? Не громоздко?
— Ну, — отвечает элегантная аристократка, — зовите его Саша! У нас это сокращённое имя, очень подходящее для ребёнка, а во Франции оно будет именем оригинальным!
Так родился Саша Гитри!
***
«Русская» карьера Люсьена Гитри обусловлена, прежде всего, чисто финансовыми интересами. После женитьбы на Рене молодому актёру, добившемуся солидных успехов и завоевавшему дружбу Сары Бернар, необходимо было зарабатывать на жизнь надёжным и регулярным способом. Он любит свою жену, хочет воспитать детей и полностью принять на себя новые обязанности главы семьи. Контракт, предложенный ему Императорскими театрами России, далеко не ничтожен: 40 000 франков в год с ангажементом на длительный срок.
Люсьен не долго колебался, тем более, что у него была возможность каждый год возвращаться во Францию на продолжительный период театрального межсезонья.
Кроме того, Санкт-Петербург, основанный Петром Великим, — самый очаровательный город во всей Святой матушке Руси. Люсьен знал, что он не будет чувствовать себя неуютно в этом новом мире, потому что на берегах Невы в то время царил дух Франции XVIII века. Будь то архитектура, живопись, литература или театр, звон серебра зовёт сюда самых блестящих французских художников. Быть так востребованным русскими — знак большого признания.
Однако, со времени своего прибытия в Михайловский театр он испытал и некоторые серьёзные разочарования... В коллективной памяти зачастую остаются слишком завораживающие воспоминания о французском театре Санкт-Петербурга. Потому что если Россия может гордиться несколькими очень крупными актёрами, такими, как Давыдов[3] и Варламов[4], чья игра сначала удивила, затем поразила и была принята Люсьеном Гитри, то остальная часть труппы Михайловского театра произвела на него совершенно другое впечатление.
Актёры постоянного состава, играющие только на французском языке (единственный благородный язык аристократии и петербургской буржуазии), могли быть очень известны, очень ценимы и даже в некоторой степени «боготворимы» подавляющим большинством зрителей, но следует признать, что уровень игры большинства актёров сравним с любительским. Их манера игры с постоянной аффектацией больше напоминает «искусство» бродячих актёров, нежели сообщество «Комеди-Франсез» (Théâtre Comédie-Française).
Более того, эта шайка весельчаков обладает чрезмерной тягой к шуткам любого рода, большинство из которых не отличаются особой утончённостью, а постоянное использование импровизации на сцене — лишь удобный способ не учить тексты так, чтобы от зубов отскакивало. Необходимо отметить, что ни одна пьеса не живёт долее чем одну неделю, в Михайловском театре даётся не более четырёх представлений, так как публика в основном состоит из завсегдатаев или держателей абонемента. Этим, вероятно, можно объяснить постоянную разболтанность труппы.
В первое время это всерьёз разочаровывало Люсьена Гитри. Разве он не был одной из самых больших надежд французского театра? Так не грозит ли ему годами прозябать в России?
И это ему, кто добился стольких успехов с тех пор, как Сарси (Sarcey), критик «Le Temps», упрекнул его в статье, опубликованной в 1878 году: «Это несчастное дитя... не умеет ни одеваться, ни причёсываться, ни держаться. Он явился к нам с чубом сердечком на лбу! И каким чубом! Весь зал содрогнулся. А усы! Нет, вы себе не представляете, какой вид придавали ему эти усы! Его одежда задралась у него на спине и пошла складками. Он играл, прижав руки к телу, неестественно и заторможенно. Три акта без единого проявления чувственности или страсти. Мы были потрясены. Нам казалось, что сам он должен был ужасно страдать. Наконец, к четвёртому акту он окончательно оттаял. В большой классической сцене он говорил с большой пылкостью, когда бросал банковские билеты на землю. У этого мальчика такой восхитительный голос! Он умеет сдержанно выразить порывы самой неистовой страсти. Волосы и усы не в счёт, а внешность у него интересная. Он быстро научится тому, чего ещё пока не знает».
И всё же Люсьен не сохранит неприятные воспоминания о девяти сезонах в России. Даже наоборот! С одной стороны, этот ангажемент приносит ему некоторый достаток, который позволяет вести жизнь лёгкую и даже, местами, роскошную. Четыре представления в неделю дают ему достаточно свободного времени для обзаведения друзьями, а также для ознакомления с рассеянным образом жизни, сопровождающимся попойками, дуэлями и галантными похождениями (от которых его супруга будет ужасно страдать). С другой стороны, Люсьен считает, что нет ничего лучше жизненного опыта для совершенствования в своём искусстве, и он идёт ещё дальше, утверждая, что нет ничего более полезного, чем дурной опыт.
За время, проведённое в России, он не только обретёт уверенность в себе, необходимую, чтобы справиться с любой ситуацией на сцене, но и научится всему, «чего особенно нельзя делать» в этой профессии.
Гораздо позже, когда ученики Высшей национальной школы драматического искусства (Conservatoire national supérieur d'art dramatique) приходили за советом к Мэтру, он неизменно отвечал им: «Вам ясно было сказано, чего делать нельзя?»
Люсьен замечает свои успехи в профессии. Год за годом куётся
